«Другие девочки часто рассказывают, что, узнав о диагнозе, они обмирали, теряли волю и покорно делали все, что им говорили, или же собирали волю в кулак и начинали беспощадную борьбу с “ракообразным”. Я же мотала головой, кричала, выла, доканывала докторов, дважды отменяла операцию и сбегала домой».

Да уж, наша следующая героиня Ирина Нестеренко была не самой примерной пациенткой! Впрочем, дадим слово ей самой…

Рассказывает Ирина Нестеренко:

«Врачи из 40-й больницы проявили просто потрясающие терпение и понимание: целыми неделями сидели со мной, объясняли, уговаривали. А я… Я просто не могла поверить в то, что случилось. Ведь изначально я просто заглянула к врачу проверить горошинку, которая появилась у меня на ребрах, в верхней части груди. Биопсия пришла чистая, и эту “фиброаденому” мы спокойно удалили. Через три недели, когда у меня почти все зажило, я отправилась за гистологией – не видя, впрочем в этом большого смысла, но раз врач просит… И увидела много-много разных слов и среди них – «рак». Мой доктор схватился за голову! Я же не могла поверить, кричала: «Это не мое! Что-то перепутали!» Ходила в лабораторию, миллион раз все перепроверяла, даже генетическую экспертизу сделала.

В итоге мне удалили все подчистую. Реконструкцию сразу сделать не удалось, не хватило лоскутов ткани. А когда мою грудь вырезали, оказалось, что все лимфоузлы, все протоки, все края – всё чистое. То есть врачи вот так вот перестраховались. И так же они перестраховались с химиотерапией: назначили 8 курсов, и я их все прошла. От «химии» у меня была скорее психологическая травма: мне было плохо, холодно, неуютно без своих длинных, по пояс, волос. Первые месяца четыре я пыталась переварить все, что со мной происходит. Просыпаясь каждое утро, словно от кошмара, с огорчением понимала: все это мне не приснилось... Сил общаться с миром не было, поэтому, преимущественно, я находилась дома и даже близким не показывала, что со мной сделало малоприятное лечение: всегда была в чалме и при макияже. Мой 4-летний сынишка и не понял, что я какое-то время была совсем без волос.

Очень не хватало психологической помощи. Некоторые друзья не знали, как со мной общаться, и просто пропали. Появились месяца через полтора, и пришлось им объяснять, что я прежняя, что я не лежу и не вою днями напролет, я открыта общению. Муж тоже ушел в себя, да и я сама его оттолкнула, будто поменяв свою привычную модель общения с миром, где мне все должны. Я чувствовала, что во мне самой заложен неиссякаемый источник силы и воли, который я должна раскрыть. Что сама эта ситуация дана мне для преодоления своих страхов, запретов, неуверенности и всего того, что мешало мне жить полной жизнью. Что именно сейчас закладывается основа моей новой жизни, которую я выстрою собственными руками, не пеняя ни на кого, – правда, “откуп” был очень высок…

В итоге три «химии» из восьми я справлялась сама (муж с ребенком гостили в другом городе). Главное было – не сидеть дома. Тем более, последние препараты существенно действовали на память и сильно угнетали психику. Общение с людьми, столкнувшимися с таким же диагнозом, просто спасало.

Я считаю, что самую лучшую психологическую поддержку может оказать тот, кто сам пережил подобное. Мне многие пишут в директ в инстаграме или звонят по телефону, я стараюсь для каждого найти правильные слова, чтобы поддержать и направить, тем более что у меня вагон терпения, я могу объяснять столько, сколько потребуется. Есть люди, которых я, можно сказать, патронирую. Мы начали общение, когда они только-только узнали о диагнозе, а сейчас некоторые из них уже закончили «химию», у них снова отросли волосы, и теперь мы вместе готовимся к реконструкции. Мне важно было их поддержать, вселить надежду. Но и меня это вдохновляло. Когда ты нужен, когда в тебе видят опору и поддержку, называют героем, это окрыляет.

Когда я немного пришла в себя, встал вопрос о компенсации. Еще когда я лежала в больнице, к нам приходили и рассказывали о протезах, белье. И я сразу отправилась в салон Valea и купила себе нормальные бюстгальтеры и протез, не ходила, как некоторые, с чечевицей в декольте. Год назад, 6 апреля, у меня закончилась последняя «химия», это стало точкой обратного отсчета до заветной реконструкции. Уже осенью мне поставили обещанный экспандер, а скоро будут менять его на постоянные импланты.

С тех пор, как мне поставили диагноз, я больше ни от чего не отказываюсь. Стараюсь использовать все возможности, которые мне предоставляет жизнь. Сначала соглашаюсь, а потом уже думаю. Но когда речь зашла о съемке в белье и купальниках, я засомневалась, хотя фотографироваться люблю. Но девочки стали меня стыдить: «Нам по 50 лет, и мы не стесняемся, а тебе 30, и ты еще раздумываешь!» Однако когда я оказалась в студии – такой уютной, с приглушенным светом, похожей на квартиру, когда увидела Олю Белоусову, которая так заботливо помогала нам переодеваться и хорошо выглядеть, все мои страхи и переживания растаяли. Про фотографа вообще молчу! Он сделал пару снимков, и я увидела, как правильно он подбирает ракурс, как выигрышно умеет ставить модель – до мельчайших деталей. Максим – человек очень профессиональный и умеет создать комфортную обстановку на площадке. И такая атмосфера была теплая: ты стоишь вроде как голая – но тебе не “холодно”! Если еще будет такая съемка – приду обязательно, и теперь уже без всяких сомнений!

Врожденные болезни, конечно, не выбирают, а вот если болезнь случилась с тобой во взрослом возрасте, следует задуматься и ответить себе: “А не извлекаешь ли ты из нее какую-нибудь выгоду?” Казалось бы, это дико звучит. Как можно извлекать выгоду из заболевания? Но кое-кто начинает на этом ездить: капризничает, ноет, прикидывается несчастненьким. Им так сложно с этим расстаться! Они просто паразитируют на своем диагнозе, потому что им это выгодно. Типа, “с тех пор как я узнала о своем диагнозе, я больше не готовлю, ведь нам вообще нельзя стоять у плиты!” Но это же смешно! В конце концов, есть мультиварки, да и быстрых блюд тьма. Я решила для себя, что мне можно абсолютно все, что приносит радость и удовлетворение.

Много лет я была помешана на психосоматике. Считала, что, зная диагноз, могу человеку все про него рассказать. «Печень больная? Это гнев! В печени копится гнев». А когда это случилось со мной, я долго не могла смириться. Твердила: «Не может быть! Ведь онкология – это мощная, годами накопленная обида, а я такой человек, что через 5 минут все плохое забываю». И сколько сейчас ни смотрю на женщин с РМЖ, пока не могу найти закономерностей – мы все такие разные!

Раньше у меня на все были ответы, я увлекалась древними индийскими ведами, и думала, что всё про всё в жизни знаю. А когда случилась болезнь, у меня словно почва ушла из-под ног. Произошла полная перезагрузка: я сейчас и я до диагноза – это два абсолютно разных человека. Я поняла: болезнь дана мне для того, чтобы я извлекла из нее какой-то урок. И побыстрее его выучила. Потому что грабли – это не наш вариант, верно?»