Нана Георгиадис: «Мы должны научиться этичному отношению к людям, у которых есть особенности»

После операции Нана сильно изменилась. С одной стороны, она перестала узнавать себя в зеркале. А с другой – начала интересное, захватывающее, полное открытий путешествие навстречу себе настоящей.

Рассказывает Нана Георгиадис:

"Мне было 45 лет и, как полагается женщине в таком возрасте, я пошла на очередной профилактический осмотр. Подозрение у меня было на одну грудь, а опухоль нашли в другой. На мою удачу, мне попалась внимательная онколог, которая меня прощупала «вручную». Новообразование у меня было мизерное, внизу, маммограмма его не показывала – обнаружить его можно было только с помощью пальпации. Как видите, ситуации бывают разные, в том числе такие вот нестандартные, как у меня, поэтому мой вам совет: ищите либо хорошего специалиста УЗИ, либо хирурга с чуткими руками, который хорошо, качественно пальпирует (прощупывает) грудь. И лучше не в маленькой частной клинике, а в крупной государственной, где большой поток пациенток, а значит, и опыт у хирурга самый разнообразный.

По направлению я попала в 40-ю больницу. Молодой, веселый хирург Николай Георгиевич Степанянц сразу сделал биопсию и стал задавать «подозрительные» вопросы. Потом сказал: «У вас III стадия, немедленно на операцию (пока без реконструкции), потом назначим химиотерапию». Я быстро, за две недели, собрала документы, и мне сделали операцию. Мой хирург настолько внушил мне уверенность в том, что грудь надо удалять, что у меня даже не возникло никакого сопротивления, никаких возмущений, типа «а давайте сразу реконструкцию». Перед операцией я была сосредоточена, мне хотелось одного: чтобы это уже поскорее произошло.

Самая большая проблема

Знаете, какая самая большая проблема онкобольных? Не с кем поделиться. У меня, например, муж южных кровей, и у нас не приняты душевные излияния. Лишь через полгода после того, как я прошла последний курс химиотерапии, знакомая привела меня в группу к другим прооперированным девочкам, и я смогла рассказать о своих переживаниях. А так в нашем обществе по-прежнему царит практика замалчивания. А ведь если ты о болезни не говоришь, то она продолжает в тебе сидеть. Зато если ты смог о ней заговорить – значит, ты уже на полпути к выздоровлению.

Вместе с другими прооперированными девочками я пошла на арт-терапию. Вместе с художником на занятиях присутствовал психолог. Первые встречи я сидела зажатая, отгородившаяся. Думала: я все это и так знаю. И лишь позже ко мне пришло понимание, что мне нужна психологическая помощь. Нам всем она нужна.

И дело тут не в физической активности. А всегда старалась давать нагрузку организму: плавала, танцевала, хлопотала по дому. Плавание – это вообще вещь номер один, я всем его советую, никакие танцы, никакой фитнес и спортзал его не заменят. Это прекрасная профилактика лимфостаза. Каждый раз после бассейна я прямо чувствую мощный приток сил.

Тяжело мне было как женщине. Может, это странно прозвучит, но я не так страдаю от того, что у меня теперь нет груди, как от того, что я прибавила 12 кг. Всегда была стройная, утонченная, а сейчас пока вижу в зеркале корову. И когда Оля Белоусова пригласила меня на съемки, я активно отказывалась. Говорила: «Оля, ну куда мне сниматься в белье с моими размерами? Раньше у меня была тонкая талия, точеные бедра, а сейчас… Ты что?» Но в итоге согласилась и очень рада. Это был потрясающе позитивный эксперимент, и теперь у меня есть фантастически красивые снимки.

«Подумаешь, лысая!»

Когда у меня выпали волосы после химиотерапии, я застеснялась и стала носить шапочку. Так буквально через несколько дней старший сын подошел, снял шапочку и сказал: «Подумаешь, лысая! Ничего страшного. Ходи так и не мучайся». Все! Комплекса как не бывало. Да, это, конечно, немного грубоватая забота, но даже такая она нужна.

Очень личное

Пока я еще никак не могу себя принять, но борюсь с собой. Возможно, это связано с отношением мужа. Как он относится к ситуации? А никак. Делает вид, что ничего не произошло. Слов поддержки нет. А это так нужно!

Муж мой – спокойный, уравновешенный человек, он никогда не показывает свои эмоции. А я наоборот. Мне надо, чтобы он меня принял: погладил, поцеловал ту область. Пробовала поговорить – молчит.

Но меня поддерживают друзья. Сейчас пока раздумываю насчет реконструкции. Не для мужа, для себя. Дело в том, что мы живем в России, а здесь пока еще довольно дикое восприятие. Меня, например, восхищают фотографии из Европы или Америки, где прооперированные женщины могут спокойно раздеться и продемонстрировать свои шрамы. Видела однажды фотографию в журнале: мама идет по пляжу, ведет за руку двоих детей, а у нее вместо обоих грудей – шрамики. И никто вслед не оборачивается, пальцем не тыкает. А у нас даже в бассейне переодеться – проблема. В нашем бассейне я врача сразу предупредила: пугать никого не хочу и поэтому буду ходить в душ сразу в купальнике, с вложенным в карман протезом. Я не за себя переживаю, у меня там все аккуратненько, эстетично, я переживаю за других людей. Зачем им все это видеть?

На самом деле, мне не хочется делать операцию, проходить все это снова. Пока взяла тайм-аут, думаю. У меня всего два года прошло после операции, еще есть время для того, чтобы взвесить все за и против. Мы должны научиться этичному отношению к людям, у которых есть особенности".